Asmodel-это телец, те лец, а не жопа и модель
Роже де Дама "Мемуары". Убийства, погони, преследования.
Пока что со слов де Дама мне представляется та ещё компашка. Я даже не знаю как описать. Братюни с Рейха сейчас померкли на их фоне. КАК ОНИ БУДУЧИ В ОДНОМ МЕСТЕ НЕ УСТРОИЛИ АПОКАЛИПСИС? И это я прочитала только часть.
радоваться вместе со мной
Роже де Дама (Дамас)
Я прилагал все усилия, чтобы осанкой, занятиями, выражениями придать себе лишний десяток лет и таким образом обмануть русских, заставив их верить (если это только возможно) в существование француза, осторожного в манерах, умеренного в речах, скорее одобряющего все, нежели порицающего, и человека, глубоко благодарного за все расточаемые ему знаки благосклонности. Иногда дорогой принц Линь, с глазу на глаз, просил пощадить его и избавить от моего благоразумия; тогда, убедившись предварительно в том, что никто нас не слышит, я визжал арии из оперы, что заставляло его просить пощады по более справедливому поводу; иногда для разнообразия мы подвергали парижское общество третейскому суду и говорили разные глупости, до которых он большой охотник, я же только любитель.
Принц Нассау-Зигенский
Матросы называли Нассау "пирог с грибами", т.к он знал только 2 слова по-русски "вперёд", "греби", но произносил их как "пирог" и "грибы".
Была темная ночь; мы сели в шлюпку; принц Нассау заснул, но я по какой-то случайности не уснул, однообразный шум весел располагал меня к размышлению, не наводя сна; я заметил, что, не встретив больших препятствий, чем в предыдущие дни, переезд от земли к флотилии длился дольше обыкновенного, между тем мне казалось, что я видел в отдалении фонарь яхты, который обыкновенно указывал нам направление; непрерывное движение 24-х гребцов заметно нас приблизило к нему, как вдруг, скользнув взглядом, от нечего делать, назад, я как будто разглядел ряд черных точек; я нагнулся и яснее увидел их, но ни кормчий, ни гребцы не заметили, что привлекло мое внимание; наконец, пораженный своим открытием, я своею властью останавливаю гребцов и бужу принца Нассау; он со вниманием присматривается, к счастью, видит то же, что и я, приказывает на всякий случай изменить направление, чтобы приблизиться к темным точкам, привлекшим наше внимание, и перед нашими глазами стоит наша флотилия. Фонарь яхты потух; кормчий, привыкший следить по нему за направлением и, может быть, уснувший, прошел между берегом и последним судном правого крыла флотилии и вез нас прямехонько на фонарь яхты турецкого флота. При мысли об участи, которую мы только что избежали и которой так легко могли подвергнуться, у нас сильно забились сердца, и, мне кажется, я снова ощущаю сердцебиение в то время, как пишу эти строки.
2 августа, вечером, принц весело вошел в мою палатку и, застав меня в глубоком сне, вздумал пошутить надо мной и заставить меня заслужить то, что он мне принес. Он вспугивает меня со сна. "Скорей, скорей на коня, - говорит он мне, - турки сделали вылазку по всем пунктам, они уже у нас в лагере". Я приказываю людям привести мне коня, поспешно одеваюсь, в мгновение ока беру саблю, надеваю мундир и готов уже следовать за ним. Тогда, смеясь своему успеху, он прикрепляет мне к петлице Георгиевский крест, который только что прислала государыня. Никогда в жизни я не испытывал и никогда не испытаю большей радости. Я обнял принца Нассау с тем большею признательностью, что именно он придумывал разные способы, чтобы дать мне возможность заслужить этот крест
Шарль-Жозеф де Линь
Я уже различал всадников, гарцевавших перед городскими садами, не приближаясь к нам. Но принц Линь, не различая их, продолжал свой путь, пока не доехал до очень маленького возвышения, которое в этих обширных степях, ровных, как ладонь, называется курганом, поднялся на него, слез с коня, посмотрел в свой бинокль и стал утверждать, что то, что я принимал за всадников, были попросту плодовые деревья, колеблемые ветром. Убежденный в своей правоте относительно того, что он видел, и не смущаясь тем, что видел я, он, почувствовав настоятельную потребность, устраивается внизу возвышенности. Турецкая кавалерия, обеспокоенная нашими поступками и пришедшая в большее движение, чем плодовые деревья могли бы качаться от урагана, выезжает толпой из садов и направляется к нам.
Представьте себе, что я все кричал принцу Линю, находившемуся в том же состоянии, в каком он был, чтобы заставить его сесть на коня, и какое расстояние выиграли турки, пока он не сел на коня. Наконец, пустились мы галопом, как только могли нести нас кони, стремясь достигнуть наших аванпостов. Но турки, будучи гораздо легче нас, заметно нагоняли нас, и все шансы были за то, что через несколько минут мы будем взяты в плен. Принц Линь, обеспокоенный столь тревожным положением, раздосадованный необходимостью бежать, но зная слишком хорошо, что больше ничего не оставалось делать, кричал по-латыни своему пикеру-венгерцу, не знавшему никакого другого языка, известного принцу: "Sunta, vide si veniant?" - "Veniunt, serenissime princeps", ["Сунта, посмотри, настигают ли нас?" - "Настигают, светлейший господин" (лат.)] - неизменно отвечал Сунта. Тогда он с удвоенной силой шпорами и хлыстом подгонял коня.
Алекса́ндр Васи́льевич Суво́ров
Я не видел генерала Суворова в последнюю свою поездку в Кинбурн и не знал его; я не без волнения размышлял о минуте, когда мне придется представиться ему, и был весь занят этой мыслью, как вдруг в мою палатку совершенно просто вошел человек в сорочке и спросил меня, кто я такой. Я ответил ему и прибавил, что ожидаю пробуждения генерала Суворова, чтобы отнести ему письмо, данное мне принцем Нассау, когда он отправлял меня под команду его. "Я очень рад, - ответил он, - познакомить вас с ним. Это я; не правда ли, я держусь без чинов?" Его манеры меня настолько же удивили, как и его одежда; увидев, насколько меня смутило его странное появление, он сказал мне: "Оправьтесь и не беспокойтесь. Кому вы писали, когда я вошел?" Между тем я заметил, что с генералом в сорочке чувствуешь себя легче, поэтому я ответил ему просто, что пишу сестре* и надеюсь, что пр. Нассау на следующий день представится случай послать мое письмо в Елизаветград, откуда оно пойдет по адресу. "Не пр. Нассау, а я отправлю его, - ответил он, - но я ей тоже напишу". Он взял бумагу и перо, сел на табурет и написал сестре моей письмо в четыре страницы, содержания которого я никогда не узнал, которое она, однако, получила одновременно с моим письмом, не поняв и половины, как она мне впоследствии сказала. Когда мы сделали конверты и запечатали письма, он встал и ушел, унося письма с собою, а я проводил его до дому; через некоторое время он меня отпустил, сказав, что известит меня завтра о том, что мне делать; предупредил, что всегда обедает в 6 час. и желает, чтобы я нигде больше не обедал, как у него.
Григо́рий Алекса́ндрович Потёмкин-Таври́ческий
Потёмкин очень любил музыку, но понимал её по-своему. Музыкальные идеи у него были столь же своеобразные, как всё остальное. В оркестровку «Тебе Бога хвалим» введены были, например, пушки: при стихе «свят, свят, свят» по знаку дирижёра батарея из десяти орудий гремела беглым огнём. Солистов в Бендерах найти было, по-видимому, трудно, но русский посол в Вене обещал князю прислать ему отменнейшего клавесинщика. Клавесинщик был и в самом деле недурной: это был не кто иной, как Моцарт.
В 1772 году Потёмкин был принят в состав Запорожской Сечи под именем Грицька Нечесы (прозвище Нечеса запорожцы дали ему за его парик).
издержки
Неужели существует нравственное и бессознательное влияние одного народа на другой, перед которым бессильны заслуги? Русский презирает турка, австрийский офицер считается с численностью неприятеля, а солдат его боится; австрийский генерал, рассуждая на основании военных правил, маневрирует перед турками, а русский генерал просто нападает; первый часто терпит поражение, второй поражает сам и всегда приводит в бегство неприятеля. Я стараюсь разгадать, отчего это происходит, так как австрийские войска в общем хороши, и не могу понять причины. Мне заметят, может быть, что ведь принц Евгений, а также и Лодок* побивали же турок, но загадка остается неразгаданной, так как австрийцам требуются таланты для достижения того, чего русские достигают со всеми своими генералами - несоответствие становится еще более заметным. После я видел, как 15 000 австрийцев были побиты 4000 турок при Джурджеве, но не было примера, чтобы 15 000 турок противостояли 4000 русских.
Князь далеко выехал из своего лагеря со свитою в более чем 200 человек; он отъехал на этот раз не далее пушечного выстрела, разъясняя генералу траншеи подробности выполнения дела; единственное ядро, пущенное с возвышения, упало посреди его многочисленной свиты и разорвало лишь одного губернатора Кременчуга, Ивана Максимьева, пользовавшегося во всем государстве и во всей армии весьма заслуженной славой злодея без стыда и совести и самого жестокого губернатора.
Пока что со слов де Дама мне представляется та ещё компашка. Я даже не знаю как описать. Братюни с Рейха сейчас померкли на их фоне. КАК ОНИ БУДУЧИ В ОДНОМ МЕСТЕ НЕ УСТРОИЛИ АПОКАЛИПСИС? И это я прочитала только часть.
радоваться вместе со мной
Роже де Дама (Дамас)
Я прилагал все усилия, чтобы осанкой, занятиями, выражениями придать себе лишний десяток лет и таким образом обмануть русских, заставив их верить (если это только возможно) в существование француза, осторожного в манерах, умеренного в речах, скорее одобряющего все, нежели порицающего, и человека, глубоко благодарного за все расточаемые ему знаки благосклонности. Иногда дорогой принц Линь, с глазу на глаз, просил пощадить его и избавить от моего благоразумия; тогда, убедившись предварительно в том, что никто нас не слышит, я визжал арии из оперы, что заставляло его просить пощады по более справедливому поводу; иногда для разнообразия мы подвергали парижское общество третейскому суду и говорили разные глупости, до которых он большой охотник, я же только любитель.
Принц Нассау-Зигенский
Матросы называли Нассау "пирог с грибами", т.к он знал только 2 слова по-русски "вперёд", "греби", но произносил их как "пирог" и "грибы".
Была темная ночь; мы сели в шлюпку; принц Нассау заснул, но я по какой-то случайности не уснул, однообразный шум весел располагал меня к размышлению, не наводя сна; я заметил, что, не встретив больших препятствий, чем в предыдущие дни, переезд от земли к флотилии длился дольше обыкновенного, между тем мне казалось, что я видел в отдалении фонарь яхты, который обыкновенно указывал нам направление; непрерывное движение 24-х гребцов заметно нас приблизило к нему, как вдруг, скользнув взглядом, от нечего делать, назад, я как будто разглядел ряд черных точек; я нагнулся и яснее увидел их, но ни кормчий, ни гребцы не заметили, что привлекло мое внимание; наконец, пораженный своим открытием, я своею властью останавливаю гребцов и бужу принца Нассау; он со вниманием присматривается, к счастью, видит то же, что и я, приказывает на всякий случай изменить направление, чтобы приблизиться к темным точкам, привлекшим наше внимание, и перед нашими глазами стоит наша флотилия. Фонарь яхты потух; кормчий, привыкший следить по нему за направлением и, может быть, уснувший, прошел между берегом и последним судном правого крыла флотилии и вез нас прямехонько на фонарь яхты турецкого флота. При мысли об участи, которую мы только что избежали и которой так легко могли подвергнуться, у нас сильно забились сердца, и, мне кажется, я снова ощущаю сердцебиение в то время, как пишу эти строки.
2 августа, вечером, принц весело вошел в мою палатку и, застав меня в глубоком сне, вздумал пошутить надо мной и заставить меня заслужить то, что он мне принес. Он вспугивает меня со сна. "Скорей, скорей на коня, - говорит он мне, - турки сделали вылазку по всем пунктам, они уже у нас в лагере". Я приказываю людям привести мне коня, поспешно одеваюсь, в мгновение ока беру саблю, надеваю мундир и готов уже следовать за ним. Тогда, смеясь своему успеху, он прикрепляет мне к петлице Георгиевский крест, который только что прислала государыня. Никогда в жизни я не испытывал и никогда не испытаю большей радости. Я обнял принца Нассау с тем большею признательностью, что именно он придумывал разные способы, чтобы дать мне возможность заслужить этот крест
Шарль-Жозеф де Линь
Я уже различал всадников, гарцевавших перед городскими садами, не приближаясь к нам. Но принц Линь, не различая их, продолжал свой путь, пока не доехал до очень маленького возвышения, которое в этих обширных степях, ровных, как ладонь, называется курганом, поднялся на него, слез с коня, посмотрел в свой бинокль и стал утверждать, что то, что я принимал за всадников, были попросту плодовые деревья, колеблемые ветром. Убежденный в своей правоте относительно того, что он видел, и не смущаясь тем, что видел я, он, почувствовав настоятельную потребность, устраивается внизу возвышенности. Турецкая кавалерия, обеспокоенная нашими поступками и пришедшая в большее движение, чем плодовые деревья могли бы качаться от урагана, выезжает толпой из садов и направляется к нам.
Представьте себе, что я все кричал принцу Линю, находившемуся в том же состоянии, в каком он был, чтобы заставить его сесть на коня, и какое расстояние выиграли турки, пока он не сел на коня. Наконец, пустились мы галопом, как только могли нести нас кони, стремясь достигнуть наших аванпостов. Но турки, будучи гораздо легче нас, заметно нагоняли нас, и все шансы были за то, что через несколько минут мы будем взяты в плен. Принц Линь, обеспокоенный столь тревожным положением, раздосадованный необходимостью бежать, но зная слишком хорошо, что больше ничего не оставалось делать, кричал по-латыни своему пикеру-венгерцу, не знавшему никакого другого языка, известного принцу: "Sunta, vide si veniant?" - "Veniunt, serenissime princeps", ["Сунта, посмотри, настигают ли нас?" - "Настигают, светлейший господин" (лат.)] - неизменно отвечал Сунта. Тогда он с удвоенной силой шпорами и хлыстом подгонял коня.
Алекса́ндр Васи́льевич Суво́ров
Я не видел генерала Суворова в последнюю свою поездку в Кинбурн и не знал его; я не без волнения размышлял о минуте, когда мне придется представиться ему, и был весь занят этой мыслью, как вдруг в мою палатку совершенно просто вошел человек в сорочке и спросил меня, кто я такой. Я ответил ему и прибавил, что ожидаю пробуждения генерала Суворова, чтобы отнести ему письмо, данное мне принцем Нассау, когда он отправлял меня под команду его. "Я очень рад, - ответил он, - познакомить вас с ним. Это я; не правда ли, я держусь без чинов?" Его манеры меня настолько же удивили, как и его одежда; увидев, насколько меня смутило его странное появление, он сказал мне: "Оправьтесь и не беспокойтесь. Кому вы писали, когда я вошел?" Между тем я заметил, что с генералом в сорочке чувствуешь себя легче, поэтому я ответил ему просто, что пишу сестре* и надеюсь, что пр. Нассау на следующий день представится случай послать мое письмо в Елизаветград, откуда оно пойдет по адресу. "Не пр. Нассау, а я отправлю его, - ответил он, - но я ей тоже напишу". Он взял бумагу и перо, сел на табурет и написал сестре моей письмо в четыре страницы, содержания которого я никогда не узнал, которое она, однако, получила одновременно с моим письмом, не поняв и половины, как она мне впоследствии сказала. Когда мы сделали конверты и запечатали письма, он встал и ушел, унося письма с собою, а я проводил его до дому; через некоторое время он меня отпустил, сказав, что известит меня завтра о том, что мне делать; предупредил, что всегда обедает в 6 час. и желает, чтобы я нигде больше не обедал, как у него.
Григо́рий Алекса́ндрович Потёмкин-Таври́ческий
Потёмкин очень любил музыку, но понимал её по-своему. Музыкальные идеи у него были столь же своеобразные, как всё остальное. В оркестровку «Тебе Бога хвалим» введены были, например, пушки: при стихе «свят, свят, свят» по знаку дирижёра батарея из десяти орудий гремела беглым огнём. Солистов в Бендерах найти было, по-видимому, трудно, но русский посол в Вене обещал князю прислать ему отменнейшего клавесинщика. Клавесинщик был и в самом деле недурной: это был не кто иной, как Моцарт.
В 1772 году Потёмкин был принят в состав Запорожской Сечи под именем Грицька Нечесы (прозвище Нечеса запорожцы дали ему за его парик).
издержки
Неужели существует нравственное и бессознательное влияние одного народа на другой, перед которым бессильны заслуги? Русский презирает турка, австрийский офицер считается с численностью неприятеля, а солдат его боится; австрийский генерал, рассуждая на основании военных правил, маневрирует перед турками, а русский генерал просто нападает; первый часто терпит поражение, второй поражает сам и всегда приводит в бегство неприятеля. Я стараюсь разгадать, отчего это происходит, так как австрийские войска в общем хороши, и не могу понять причины. Мне заметят, может быть, что ведь принц Евгений, а также и Лодок* побивали же турок, но загадка остается неразгаданной, так как австрийцам требуются таланты для достижения того, чего русские достигают со всеми своими генералами - несоответствие становится еще более заметным. После я видел, как 15 000 австрийцев были побиты 4000 турок при Джурджеве, но не было примера, чтобы 15 000 турок противостояли 4000 русских.
Князь далеко выехал из своего лагеря со свитою в более чем 200 человек; он отъехал на этот раз не далее пушечного выстрела, разъясняя генералу траншеи подробности выполнения дела; единственное ядро, пущенное с возвышения, упало посреди его многочисленной свиты и разорвало лишь одного губернатора Кременчуга, Ивана Максимьева, пользовавшегося во всем государстве и во всей армии весьма заслуженной славой злодея без стыда и совести и самого жестокого губернатора.
@темы: я свое отсмеял ваша очередь, путешествие во времени, Интересности
