Spontaneous Picnic

[Asmodel]

Это было и вправду очень неожиданно. У меня есть дурацкая привычка, когда я одна дома- напяливать парик, одеваться в "бред" и плясать. Сегодня были и есть Scissor Sisters, бодро отплясывала под них. Подумалось, вот, если бы я была мальчиком, то все эти переодевания вылились в "трансвистит", но я девочка и все не так страшно))) сию мысль я высказала Чиби и внезапно так, а что если бы ты была парнем? Группа? И так, Мартин и Джон! Они снова с нами. Винс и "не рожденный" мы до него доберемся гитарист. Сейчас мы вам представим членов группы Spontaneous Picnic! Я- Джон, а Чиби- Мартин. Винсент в роли Винсента, на ударных, к слову ))) Я их люблю!

Spontaneous Picnic

Сутулится, джинсы подтягивает. Худооооой такой, вот джинсы и большие, там под толстовкой ремень, наверное, как пояс завязан…с бантиком! Ржу.
Присматриваюсь.
-Ну, и кто это?
-Мартин! – даже руки не протянул поздороваться.
-Здравствуй, Мартин.- Тяну слова, а он хихикает.
Смотрю.
Смотрю.
Смотрю.
Он на месте стоять не может. Человек-шило-мыло.
Кажется, это наш новый басюк, Да нет, точно наш!
Росту-то метр семьдесят три? Мелкий, такого легко сгребать в пьяном угаре.
Улыбается! Хо-хо, вы только посмотрите, как он улыбается! Чешир на выгуле? И щурится, видать, веснушки с лица светят. Много и сильно.
Улыбаюсь.
Волосы каштановые, коротко стриженные, проснулся и не расчесался. Оооооо, а челочка такая мягонькая, тэди бэа!
Смотрю.
Ногти грызет, как пин дать, талант! Смешная, растянутая красная толстовка и капюшон, большой, тяжелый. Назад горловину оттягивает, да так, что ему в шею упирается, до красноты. Хоть бы поправил что ли. И варенки, голубые варенки! Нет, вы только подумайте!!!
Ааааа, нет во мне терпения! Тянусь к капюшону и накидываю ему на голову. Хооо, какой большой уголок ткани. Накрывает с лихвой, лица не видно. Но оно смотрит на меня оттуда, точно говорю, карими глазяками смотрит из тени красного капюшончика. И улыбается.
Тишина.
Тишина.
Тишина.
Дикий ржач на двоих.
Минут пять мы гогочем, гуси-лебеди.
-Бухенвальдский крепыш!
В ответ слышу мат, задорный такой.
Ржу, аж давлюсь.
Мы подружимся! Слово свое даю! Лелик и Болек, Чип и Дейл, Дольче и Га…сняли тему! Мартин и Джон!
Винсу остается только курить.

ПС: Кто бы мог подумать, что уже через пару месяцев я позволю ему сморкаться в мой рукав, что я буду своей любимой трикотажечкой утирать его сопли? Да я даже представить не мог, я сижу, а его ноги на мне! И руки! Руки в моих волосах! В голове моей шарят! Как такое возможно? И если Мартин ногти грызет, я даже себе позволяю одернуть его. А Винс немного сволочь, он взирает на все безобразие со спокойствием скалы многовековой. Бывает, кинет в нас сарказмом, когда мы совсем невыносимые. Странно от него сарказм слышать, вот, как если кто-то сказал, а ты не расслышал, и не знаешь кто и что. Стоишь глазами хлопаешь. Он разум и совесть группы, ему всё можно, но он этим не пользуется. Винс такой, если мир нужно спасти, то это к нему. Хладный разум теплым не бывает.

Джон Гвендолин Майерс, шесть футов ровнёхонько, преимущественно – ноги, второстепенно – руки, бонусом – всё остальное. Копна блондинистых волос «грибочком»: странного цвета, недо-недожёлтых, но, всяко, переплатиновых; дурацкая привычка подводить глаза айлайнером – не просто так, а непременно снизу (это чтобы не быть похожим на Аврил Лавинь, как пить дать) и хмурый лоб – ну куда же без хмурого лба, весь образ байроновского персонажа рушится на корню без хмурого лба – ах, если бы этот образ был хотя бы со лбом! Джон – наш вокалист – всегда – Джон, Джон Майерс, или как душе угодно, только бы без «Гвендолин», потому, что оно, видите ли, девчачьи звучит. Ничего, впрочем, удивительного – превалирующее большинство родителей имеет странное свойство давать детишкам среднее имя по методике «идиотичнее – лучше».
Джон – шесть футов чистейшего скиннибойства – что непременно подчёркивается штанами «я твоя вторая кожа» и узенькими же рубашками – рубашками, майками, пиджаками, да хоть… хоть пончо! Впрочем, в том, что касается «костюмного верха» Джон привередлив лишь по одному пункту – главное, чтобы было длинным.
Никакой радости фанаткам, ну ей-богу. Вот хмырь!
Ресницы Джон тоже красит, но ненавязчиво – многие и не подозревают даже, но я – неудивительно! – в тайну посвящён: весь прикол в том, чтобы не пытаться удлинить ресницы, а сделать их потемнее. Он же натуральный блондин, Джон-то.
Всегда ему в этом завидовал, но не признаюсь – ух, лучше сжую свой галстук.
Джон, вообще, очень грациозный – странно для такого высокого человека. Движется он, будто бы, не посредством преставления ног – одну вперёд другой, одну вперёд другой – а слитными такими перемещениями между пространством и подпространством, вечно затемняя тот миг, когда движение _должно_быть_ совершенно.
На сцене, надо признать, это выглядит охуитительно – не удивительно, что на его светлый образ выдрачивает столько девиц ежеконцертно, сколько может унести один маленький, но очень крепкий океанский лайнер.
Кстати, об «охуительно» и «выдрачивает». Для рок-музыканта Джон подозрительно приличен… decent, если быть точнее. Казалось бы, его нежелание напиваться в картофелину и курить, как паравозик Чарли вполне себе может объясняться нежеланием портить голос. (А тот факт, что он на вокале в Spontaneous Picnic, должен говорить о том, что голос у него невъебенный, вам так не кажется?)
Однако, объяснить его нежелание ругаться, мы с ребятами так и не смогли.
Джон не то, чтобы не материться совсем – нет, он вполне может послать, да и в стрессовой ситуации не гнушается крепкого словца – но вот… не звучат все эти стилистически-сниженные приёмы в его речи как что-то органичное, и, чувствуя свою чужеродность, исчезают каждый раз вслед за эмоцинальным напрягом.
К счастью для него, Джонни-бой не зануден и очень метко юморит – а то обрили бы заразу как-нибудь ночью, нельзя быть таким идеальным.
У него совершенно особенная аура – этакая невидимая стена непрошибаемого идикатынахуя – в том, что касается всяких левых людишек, конечно. Казалось бы, не самая лучшая характеристика музыканта, но я свято верю, что именно это нам помогло раскрутиться, именно это хранит нас теперь.
Винсент считает, что я выдумываю штуки, ну да Винс, со своим рационализмом и медлительной логикой, даже силу притяжения считает «выдумыванием», не говоря уже о панспермии и лекарстве от рака.
Джонни странный. Мне нравится закидывать на него ноги, когда мы сидим на диване, и запускать руки в его волосы – почти так же, как запускать их в песок или кедровые орехи.
Вот сейчас он хлопнет меня по плечу и скажет,
- Мартин, на выход.
И не удосужится посмотреть, что я тут пишу. Конечно, ведь если бы я хотел знать его мнение, я бы ему в открытую показал. А так – личное, видимо, вот он и не спросит. Ну и зря. Покажу как-нибудь, после гига.
Хватаю свой бас – его зовут Эдинбороу, Эдинбург, - и плетусь вслед за фронтменом.
Хорошо.