Asmodel-это телец, те лец, а не жопа и модель
2
взрослых, они уже могут понять, и посмотреть на ребенка приходят большей
частью молодые люди, хотя нередко приходят - вернее, возвращаются - и
взрослые. Независимо от того, как хороши были объяснения, зрелище всегда
ошеломляет людей, выворачивает душу. Они чувствуют отвращение, хотя прежде
полагали, что выше этого. Они испытывают злость, возмущение и бессилие,
несмотря на все объяснения. Им хочется сделать что-нибудь для ребенка. Но
сделать ничего нельзя. Если вывести ребенка из того отвратительного подвала
на солнечный свет, если отмыть его, накормить и приласкать, это будет,
разумеется, доброе дело, но если так случится, в тот же день и час иссякнет,
исчезнет процветании Омеласа. и вся его красота, и вся радость. Таковы
условия. Все без остатка благополучие каждой жизни в Омеласе нужно променять
на одно-единственное маленькое улучшение. Все счастье тысяч людей отдать за
шанс на счастье- для одного. Расплачиваться должен весь город.
Условия строги и непререкаемы: к ребенку нельзя даже обратиться с добрым
словом.
Увидев ребенка, столкнувшись с. ужасной несправедливостью, молодые люди часто
уходят домой в слезах. Или же без слез, но в ярости. Размышления об
увиденном не оставляют их порой неделями, а то и годами. Но время идет, и они
начинают понимать, что, даже если ребенка выпустить, не так уж много прока
будет ему от его свободы - конечно, он сможет ощутить смутное неглубокое
удовольствие от тепла и сытости, но что-то большее - едва ли. Он слишком
слабоумен и неразвит, чтобы познать истинную радость. Он так долги боялся что
никогда уже не освободится от страха. Привычки его слишком просты, чтобы он
мог участвовать в нормальном человеческом общении. Он столько времени провел
в своем подвале, что ему, пожалуй, будет недоставать защищавших его стен,
привычной для глаза темноты и нечистот вокруг. Когда молодые люди начинают
понимать и принимать эту жуткую правду реальности, слезы, вызванные ощущением
горькой несправедливости, высыхают. Но, видимо, именно их слезы и злость,
испытание их щедрости и осознание собственной беспомощности - вот истинные
источники великолепия жизни в Омеласе. Их счастье отнюдь не беспечно и не
бессодержательно. Жители Омеласа понимают, что они, как и ребенок, не
свободны. Они знают сострадание. Именно существование ребенка и их
осведомленность о его существовании придают благородство их архитектуре,
остроту их музыке, глубину проникновения их науке. Именно из-за ребенка они
так добры к детям. Они знают: не будь этого несчастного, хнычущего в темноте
ребенка, тот, другой, что сжимал в руках флейту, не смог бы играть веселую
музыку, пока молодые наездники во всей своей красе готовятся к скачкам под
яркими лучами солнца в первое утро лета.
Теперь вы поверили в них? Разве не выглядят они теперь правдоподобнее?
Но есть еще кое- что, о чем я хотела рассказать, и вот это уже действительно
неправдоподобно.
Время от времени юноши и девушки, ходившие посмотреть на ребенка, не
возвращаются домой в слезах или в ярости. Они, строго говоря, вообще не
возвращаются домой. Да и мужчины или женщины зрелых лет иногда впадают вдруг
в задумчивость, а затем уходят из дома. Эти люди выходят на улицу и в
одиночестве идут по дороге. Они идут и идут, они уходят из Омеласа через
прекрасные городские ворота. Они проходят мимо ферм и полей близ Омеласа,
каждый из них сам по себе, будь то юноша или девушка, мужчина или женщина.
Опускается ночь, а путешественники все идут по улицам поселков, мимо домов со
светящимися желтыми окнами, дальше и дальше в черноту полей. По одиночке, на
север или на запад, они идут к горам. Идут и идут. Они покидают Омелас,
уходят во тьму и никогда больше не возвращаются. То место, куда они идут,
большинству из нас представить еще труднее, чем город счастья. Я не могу его
описать. Возможно, такого места просто не существует. Но они, похоже, знают,
куда идут. Те, кто покидают Омелас.
взрослых, они уже могут понять, и посмотреть на ребенка приходят большей
частью молодые люди, хотя нередко приходят - вернее, возвращаются - и
взрослые. Независимо от того, как хороши были объяснения, зрелище всегда
ошеломляет людей, выворачивает душу. Они чувствуют отвращение, хотя прежде
полагали, что выше этого. Они испытывают злость, возмущение и бессилие,
несмотря на все объяснения. Им хочется сделать что-нибудь для ребенка. Но
сделать ничего нельзя. Если вывести ребенка из того отвратительного подвала
на солнечный свет, если отмыть его, накормить и приласкать, это будет,
разумеется, доброе дело, но если так случится, в тот же день и час иссякнет,
исчезнет процветании Омеласа. и вся его красота, и вся радость. Таковы
условия. Все без остатка благополучие каждой жизни в Омеласе нужно променять
на одно-единственное маленькое улучшение. Все счастье тысяч людей отдать за
шанс на счастье- для одного. Расплачиваться должен весь город.
Условия строги и непререкаемы: к ребенку нельзя даже обратиться с добрым
словом.
Увидев ребенка, столкнувшись с. ужасной несправедливостью, молодые люди часто
уходят домой в слезах. Или же без слез, но в ярости. Размышления об
увиденном не оставляют их порой неделями, а то и годами. Но время идет, и они
начинают понимать, что, даже если ребенка выпустить, не так уж много прока
будет ему от его свободы - конечно, он сможет ощутить смутное неглубокое
удовольствие от тепла и сытости, но что-то большее - едва ли. Он слишком
слабоумен и неразвит, чтобы познать истинную радость. Он так долги боялся что
никогда уже не освободится от страха. Привычки его слишком просты, чтобы он
мог участвовать в нормальном человеческом общении. Он столько времени провел
в своем подвале, что ему, пожалуй, будет недоставать защищавших его стен,
привычной для глаза темноты и нечистот вокруг. Когда молодые люди начинают
понимать и принимать эту жуткую правду реальности, слезы, вызванные ощущением
горькой несправедливости, высыхают. Но, видимо, именно их слезы и злость,
испытание их щедрости и осознание собственной беспомощности - вот истинные
источники великолепия жизни в Омеласе. Их счастье отнюдь не беспечно и не
бессодержательно. Жители Омеласа понимают, что они, как и ребенок, не
свободны. Они знают сострадание. Именно существование ребенка и их
осведомленность о его существовании придают благородство их архитектуре,
остроту их музыке, глубину проникновения их науке. Именно из-за ребенка они
так добры к детям. Они знают: не будь этого несчастного, хнычущего в темноте
ребенка, тот, другой, что сжимал в руках флейту, не смог бы играть веселую
музыку, пока молодые наездники во всей своей красе готовятся к скачкам под
яркими лучами солнца в первое утро лета.
Теперь вы поверили в них? Разве не выглядят они теперь правдоподобнее?
Но есть еще кое- что, о чем я хотела рассказать, и вот это уже действительно
неправдоподобно.
Время от времени юноши и девушки, ходившие посмотреть на ребенка, не
возвращаются домой в слезах или в ярости. Они, строго говоря, вообще не
возвращаются домой. Да и мужчины или женщины зрелых лет иногда впадают вдруг
в задумчивость, а затем уходят из дома. Эти люди выходят на улицу и в
одиночестве идут по дороге. Они идут и идут, они уходят из Омеласа через
прекрасные городские ворота. Они проходят мимо ферм и полей близ Омеласа,
каждый из них сам по себе, будь то юноша или девушка, мужчина или женщина.
Опускается ночь, а путешественники все идут по улицам поселков, мимо домов со
светящимися желтыми окнами, дальше и дальше в черноту полей. По одиночке, на
север или на запад, они идут к горам. Идут и идут. Они покидают Омелас,
уходят во тьму и никогда больше не возвращаются. То место, куда они идут,
большинству из нас представить еще труднее, чем город счастья. Я не могу его
описать. Возможно, такого места просто не существует. Но они, похоже, знают,
куда идут. Те, кто покидают Омелас.
@темы: великое